Р. И. Аванесов О некоторых теоретических вопросах истории русского языка

История разных языков имеет свою специфику. Ниже затрагиваются некоторые общие вопросы истории языка применительно к русскому языку.

Структура истории русского языка как науки представляется следующей: а) история народно-разговорного, в основе своей диалектного, языка; б) история русского книжно-письменного (позднее литературного) языка; в) синтетическая, общая, «объемная» история русского языка, охватывающая как историю диалектного языка, так и историю книжно-письменного языка Ниже для краткости первая будет именоваться «история диалектного языка», вторая — «история книжно-письменного языка».

История русского диалектного языка — историческая диалектология состоит из двух дисциплин: а) истории строя (структуры) диалектного языка в его общих и отличительных (во времени и пространстве) чертах; б) истории образования и развития диалектов и других единиц диалектного членения, т. е. истории языка определенных, территориально ограниченных социально-языковых коллективов, т. е. истории диалектов. Основными понятиями истории строя диалектного языка являются хроно-изоглосса (с выключенным пространством), топо-изоглосса (с выключенным временем) и хроно-топо-изоглосса (с выключенным временем и пространством). Основным понятием истории диалектов являются пучки хроно-топо-изоглосс, выделяющие во времени и пространстве образование и развитие близко родственных языков, диалектов и других единиц языкового членения Остается сказать, что первый отдел исторической диалектологии — история строя диалектного языка — является дисциплиной структурного характера, так как она мало обращается к экстралингвистическим факторам В противоположность этому ее второй отдел — история диалектов — широко обращается к экстралингвистическим факторам: именно последним в значительной мере бывает обусловлен выбор языковых признаков для выделения диалектов в разных хронологических срезах Большое значение имеет характер территориального распространения соотносительных языковых явлений. К экстралингвистическим данным относятся прежде всего данные экономической, социальной, политической истории, истории материальной и духовной культуры. Существенно также, обслуживается ли данная диалектно-языковая территория одним или несколькими письменными (для поздней эпохи литературными) данными.

История русского книжно-письменного языка состоит также из двух дисциплин: а) истории строя языка; б) истории его употребления, функционирования. История книжно-письменного языка строится в соответствии с отдельными уровнями языка (фонология, флексия, синтаксис, лексикология и т. д.). История употребления книжно-письменного языка членится по специфическим, чисто стилистическим, функциональным критериям, причем каждый ее отдел охватывает явления любых уровней системы языка. Первая — дисциплина по преимуществу структурная, вторая — широко обращается к экстралингвистическим факторам, таким как экономическая и политическая история общества, развитие просвещения, роль церкви, характер письменности и литературы, культурный обмен с иноязычными странами.

Периодизация первого отдела каждого из этих двух дисциплин строится, главным образом, на основе признаков структурно-языковых, периодизация второго из этих отделов строится с широким учетом общеисторической периодизации.

История диалектного языка воссоздается путем «обратного» ретроспективного сравнительно-исторического изучения диалектных данных с широким привлечением данных, извлеченных из письменных памятников. Для истории книжно-письменного языка ретроспективный сравнительно-исторический метод не имеет этого основополагающего значения.

Вполне естественно, что периодизация общей, «объемной», синтетической истории русского языка, охватывающей как историю диалектного языка, так и историю языка книжно-письменного, также строится в значительной степени на основе учета общеисторической периодизации.

Существеннейшим вопросом истории русского языка, в особенности русского книжно-письменного языка, является вопрос об отношении древнецерковнославянского языка и церковнославянского языка «русского» извода к народному диалектному языку восточных славян. Древнецерковнославянский язык может рассматриваться с двух точек зрения: а) с точки зрения историко-этнической — того этнического субстрата, на почве которого он появился, и б) с точки зрения функциональной. Между тем эти две принципиально разные точки зрения у нас часто не различаются, что приводит к беспримерной путанице понятий. С первой точки зрения древнецерковнославянский язык — это древнеболгарский язык, может быть, один из его диалектов. С этой точки зрения он может рассматриваться как нечто внешнее, «чуждое» по отношению к древнерусскому языку как восточнославянскому. Со второй точки зрения — функциональной, он в равной степени принадлежит всем южным и восточным славянам (а в раннюю эпоху также части западных славян) и не может считаться чем-то внешним или чужим по отношению к языку древних восточных славян. Отличия между церковнославянским языком «русского» извода и народным языком восточных славян в принципе были такими же, как отличия между церковнославянским языком болгарского или сербского изводов и народными языками болгар и сербов. Они определялись функцией церковнославянского языка как языка прежде всего богослужения, высокой церковной-религиозной литературы, культуры, науки. Отсюда большое количество грецизмов, непосредственно заимствованных или калькированных, греческие синтаксические конструкции, высокоразвитое словообразование (на общеславянской основе) для передачи новых, часто отвлеченных, культовых и философских понятий и т. д. Эти отличия одинаково были свойственны церковнославянскому языку соответствующего извода как по отношению к народному древнерусскому языку, так и по отношению к болгарскому или сербскому народным языкам. Если снять этот слой, хотя и значительный, однако обусловленный жанрово-стилистическим и функциональным факторами, то окажется, что «русский» церковнославянский язык древнейшей поры и древнерусский народный язык обладают общей фонологической системой (с элементами книжного буквенного чтения и древнерусских диалектных черт в церковнославянском), в значительной мере общим основным словарным составом, общим инвентарем словообразовательных средств. Общей является морфологическая система (с некоторыми отличиями), а также костяк синтактической системы и притом не только на уровне словосочетания, но и на уровне предложения.

Значительная общность в области фонологической системы и флексии, а также основного словарного фонда (решающих уровней для идентификации языков) дает возможность говорить о едином древнерусском языке со сложной функциональной и диалектной дифференциацией.

Нельзя принять широко распространенное мнение о том, что древнерусский книжно-письменный церковнославянский язык (представляет собой нечто «искусственное», противопоставляемое «естественному», «живому» языку народа. Оба они были в активном употреблении; они представляют собой разные формы языка одного общества: нормированную форму, призванную служить орудием культа, культуры, высокой литературы; и ненормированную форму, диалектную, служащую в первую очередь для целей обиходно-бытового общения. Можно предполагать уже для древнейшей эпохи также существование некоей наддиалектной нормы. Эти формы языка развивались в тесной двусторонней связи. Однако взаимоотношения между ними были неодинаковы в разные эпохи.

Роль древнерусского книжно-письменного церковнославянского языка в истории русского, в особенности литературного языка была чрезвычайно велика. Достаточно сказать, что русский литературный язык пронес традиции церковнославянского языка с древнейших пор до нашего времени и в этом смысле является преемником церковнославянского языка. Однако это значение было качественно различно в разные эпохи: затухало в древнейшие эпохи и вспыхивало с новой силой в другие эпохи (конец XIV—XV вв.). А ведь именно к этим более поздним эпохам относится значительная часть южнославянизмов в современном русском литературном языке.

Специфика роли церковнославянского языка в истории русского литературного языка такова, что равно неприемлемо как утверждение о том, что русский литературный язык — это руссифицированный церковнославянский язык (т. е. имеет «древнеболгарскую» основу), так и утверждение о том, что русский литературный язык — это церковнославянизированный русский язык (т. е. имеет народную основу). В силу исключительной близости строя «русского» церковнославянского языка и народного языка яри функциональном разграничении того и другого (и притом далеко не абсолютном) древнерусские книжники одновременно были носителями также одной из народных разновидностей языка. Если учесть, что в функциональном отношении оба эти «языка» были одинаково «своими», то представляется неуместным говорить об «основе» и «наслоениях». Здесь налицо своеобразная амальгама с раннего периода, органический сплав, разные элементы которого одинаково «свои», но в какой-то мере (разной в разные эпохи) разграничены в своем употреблении. Имело указанным взаимопроникновением объясняется тот общеизвестный факт, что для истории русского народного языка и исторической диалектологии, во всяком случае в области фонетики, а также флексии, богослужебные памятники дают не меньший материал, чем грамоты и юридические памятники.

С течением времени различия между книжно-письменным и народно-разговорным языком стали увеличиваться. Первый, скованный письменными традициями, был консервативнее, к унаследованным чертам южнославянского происхождения присоединялись черты восточнославянские, утратившиеся в народном языке и вместе с первыми воспринимаемые как славянизмы Второй свободнее переживал новообразования и развивал диалектные черты. Еще больше расходятся книжно-письменный и народно-разговорный язык с конца XIV в., в эпоху второго «южнославянского влияния». Для этой эпохи уже характерны существенные различия между книжно-письменным и народным (великорусским) языком в области морфологической систе-мы (не говоря о словообразовании, лексике, синтаксисе). Именно с этого времени можно говорить о русском церковнославянском языке, призванном обслуживать определенные культурные потребности.

В дальнейшем (в течение XVII в. и начала XVIII в.) он переживает упадок, постепенно сужается в своих функциях вплоть до того, что становится культовым языком. Появляется демократическая литература, язык которой включает элементы вульгарного церковнославянского языка, приказного языка и живой речи. Все это стирает грани «высокого» церковнославянского языка, отделяющие его от других видов письменного языка. Значение церковнославянского языка как орудия формирующейся национальной культуры затухает.

Однако в XVII в. уже оказывается сформировавшимся московский тип народного языка, имеющий уже довольно значительную письменную традицию. Расширяясь в жанрово-стилистических функциях, он не только широко вбирает в себя многие книжно-письменные («церковнославянские») элементы (в области морфонологических чередований, ударения, словообразования, фонемного состава слов, словаря, синтаксиса), но и делает многие из них продуктивными. Стилистические функции церковнославянских элементов в составе общекнижной, в принципе единой для нации, речи ослабляются, и они постепенно становятся стилистически нейтральными.

Изложенной спецификой взаимоотношений между книжно-письменным (южнославянским с генетической точки зрения и церковнославянским с функциональной точки зрения) и древнерусским народным языком в значительной мере объясняются споры о происхождении современного русского литературного языка. Мы полагаем, что разграничение историко-этнической и функциональной точек зрении па древнерусский книжно-письменный язык может способствовать решению проблемы образования русского литературного языка.

Пользуясь сравнительно-историческим методом, историческая диалектология реконструирует строй отдельных частных систем разного времени, моделирует изоглоссы для разных эпох, строя на их основе ряд карт диалектно-языкового членения и дает периодизацию с широким использованием экстралингвистических данных.

Для периодизации книжно-письменного (позднее литературного) языка существенны: а) отношение к народному, диалектному языку; возможность местных разновидностей книжно-письменного языка; б) отсутствие, наличие, характер, широта употребления устной формы книжно-письменного языка; в) функциопально-стилистическое разграничение разных типов языка или стремление к выработке единого типа книжного языка; г) отсутствие, наличие и степень нормализации языка по отношению к его разным уровням системы.

Общая «объемная», синтетическая периодизация может быть создана на базе наложения друг на друга периодизации истории русского книжно-письменного языка (в особенности ее второго отдела — истории употребления, функционирования языка) и истории русского диалектного языка (в особенности ее второго отдела — истории диалектов). Так как вторые отделы обеих этих дисциплин широко обращаются к экстралингвистическим данным, то естественно, что общая периодизация истории русского языка привлекает данные экономической, политической, культурной истории, истории просвещения и письменности, развития художественной литературы, устной публичной речи и т. д.

В самом общем виде общая объемная синтетическая периодизация может быть представлена в следующем виде: 1) язык древнерусской (восточнославянской) народности (от конца X до XIV вв.); 2) язык русской (великорусской) народности (XV—XVII вв.); 3) язык русской нации (XVII в., скорее с середины или даже с конца).

Подобная периодизация уже предлагалась рядом ученых, в том числе и мною, хотя и по-разному аргументировалась.

Общая периодизация истории русского языка дает возможность сделать одно важное обобщение, заключающееся в том, что развитие строя народно-разговорного языка опережает развитие функций и характера книжно-письменного (позднее литературного) языка. В пределах каждого из названных периодов имеются более дробные деления, основанные на учете развития как народно-диалектного языка, так и языка книжно-письменного в условиях общей истории восточных славян для древнейшего периода, формирования русского (великорусского) языка как языка русской (великорусской) народности, а затем как языка русской нации. О них кратко сказано здесь, более подробно в других исследованиях, в том числе и в моих работах.

Предложенная периодизация, как и всякая другая, имеет относительное значение: отдельные периоды и более мелкие подразделения в них не дискретны, по отграничены четко друг от друга во времени, а «наползают» друг на друга, в каждом из них есть как элементы прожитого, так и элементы этапа наступающего. Тем не менее, периодизация имеет большое значение, так как упорядочивает наше представление о развитии изучаемого предмета, дает возможность построить обобщающую картину истории данного языка.

Выше были намечены дисциплины, составляющие историю русского языка в целом. Полагаем, что наряду с ними могла бы существовать история церковнославянского языка, в которую входила бы история «русского» церковнославянского языка наряду с церковнославянским языком других изводов.