Л. Г. Панин Церковнославянский язык и русская словесность
В
последнее время довольно часто поднимается вопрос о возобновлении
классического образования. В "Новом мире" (1992, №9) Станислав Джимбинов
писал о том, что основу гуманитарного образования в дореволюционной
России составляло изучение классической филологии. Действительно, это
так. Глупо было бы отрицать значение классических языков в подготовке
дореволюционных филологов, историков, вообще образованных людей.
Безусловно желательным является восстановление этих дисциплин в их
полном объеме и в современной школе - средней и высшей. Но при этом не
следует забывать о роли церковнославянского языка и церковнославянской
словесности в такой подготовке. В учебных заведениях он мог изучаться
специально (то есть как особый предмет), но его могло и не быть в
программе, и тем не менее роль церковнославянского языка в подготовке
образованного, культурного человека оставалась очень значительной.
Было много каналов, по которым приходил этот язык. Это и язык Евангелия,
это и язык Богослужения, это и язык молитвы, это и язык древней
письменности. Гимназисты читали не только "Слово о полку Игореве", но и
"Слово о Законе и Благодати" первого русского митрополита Илариона,
житие Феодосия Печерского, жития Славянских Первоучителей и многие
другие тексты.
Изучение народного творчества не ограничивалось былинами, сказками, но
обязательно включало и духовные стихи, составленные на русском языке, но
с использованием многих церковнославянских слов и выражений. Наконец,
церковнославянский язык приходил вместе с русским литературным языком,
от которого он искусственно был отторгнут лишь в советское время.
Изучение русской словесности предполагало обращение ко всем ее
составляющим, а церковнославянский язык на Руси со времен святого
Владимира (а может быть, и ранее) был одним из основных компонентов
культурно-языковой ситуации.
Отторжение церковнославянского языка от русского привело к обеднению
последнего. М.М. Пришвин в свое время предупреждал о негативных
последствиях этого. Церковнославянский язык выполнял роль верхнего
культурного слоя в языке - того слоя, который обслуживал высокие формы
языка. Так было на протяжении всей истории русского языка.
После изъятия этого слоя его место постепенно занимает просторечная
лексика, канцеляризмы, профессионализмы. Ранее русский язык в своем
развитии опирался на церковнославянский язык и народно-диалектный. Оба
источника были чрезвычайно важны. Благодаря воздействию
церковнославянского языка сохранялась общеславянская основа русского
языка и имела место историческая преемственность русской культуры.
Благодаря воздействию народно-диалектной речи русский литературный язык
сохранял национальную основу. Оба эти воздействия были уравновешены. В
частности, в XIX веке было бы невозможным проникновение в разговорную
речь образованных людей просторечных слов или выражений вроде тех, что
можно услышать сейчас: пошив одежды, зафотографировать, завесить, в
районе семи часов. Просторечная и профессиональная лексика в разговорную
речь образованного человека могла попасть только будучи уже освоенной
языком русской литературы. А язык русской литературы был ориентирован на
другие, более высокие нормы.
В первые десятилетия XX века в русский язык стали проникать многие
заимствования, с которыми русский язык, потеряв церковнославянский язык
в качестве опоры, не смог уже справиться. То, что в русском языке есть
большая группа несклоняемых слов, противоречит морфологической природе
нашего языка и изменяет его морфологическую структуру. Ориентиром
становится разговорная речь, в которой (начиная с 20-х годов)
усиливается диалектно-просторечный элемент. И эта речь сама начинает
производить массу несклоняемых слов. Это различного рода сокращения:
МИД, ГАБТ, ЦИК, НЭП, ГЭС, РАПП, ВАК, ЖЭК, МТС, СЕЛЬПО, РОНО, ГОЭЛРО,
РАЙФО и др.
С русским языком произошло то, что и должно было произойти в этих
условиях (то есть при условии утраты верхней культурной формы -
церковнославянского языка): он встал с ног на голову. Народ
но-диалектная речь, которая была национальной основой русского языка и
одним из источников его развития (но никак не системой, определявшей
нормативную сторону языка), стала определять нормы и развитие
литературного языка. Но это было бы полбеды, ибо сама по себе эта речь
имеет высокие, поэтические формы (язык фольклора: былин, духовных стихов
и т.д.), которые могут обогатить литературный язык. Беда в том, что в
русский язык безнаказанно стала проникать просторечная профессиональная
и околопрофессиональная лексика, то есть такая, которая создавалась с
"потугой" на грамотность. Язык передовых статей в газетах наполовину
состоял из таких слов; при чтении их возникало ощущение, что жуешь
наждачную бумагу. Все это произошло из-за ослабления верхнего,
культурного слоя языка, традиционно связанного с церковнославянским
языком.
В ХVП-ХIХ веках русский язык справился с нашествием сначала германизмов,
потом галлицизмов, с заимствованиями из других европейских языков.
Справился, так как был более мощный источник обогащения русского
литературного языка - церковнославянский язык. Лучшее подтверждение
этому - язык А.С. Пушкина, который четко осознал особые функции
церковнославянского языка.
Особая роль церковнославянского языка в истории русского языка была
связана с тем, что сначала старославянский (то есть церковнославянский
кирилло-мефодиевского периода), а потом уже и собственно
церковнославянский язык был наднациональным языком. Он возник как язык
проповеди, адресованной всем славянам. Менялись его центры. Только на
протяжении первых полутора веков христианства у славян дважды менялись
центры книжной и языковой культуры: сначала Моравия и Паннония, затем
Восточная Болгария и, наконец, Киев и Новгород. Однако везде сохранялась
его общеславянская природа и всеславянская обращенность.
Церковнославянский язык не был языком интернационального братства.
Интернациональное предполагает, видимо, отсутствие границ. Культура и
язык, не имеющие границ, имеют печальную судьбу. Древнерусская культура
во многом благодаря церковнославянскому языку (и тому, что стояло за
этим языком, - христианству) была четко вписана в славянскую, шире -
православную, еще шире - христианскую и, наконец, - в мировую культуру и
цивилизацию. Церковнославянский язык был одновременно и
культурно-языковой нишей, которая не давала выветриться русской культуре
и русскому языку, и проводником внешних идей и влияний.
Защитные функции церковнославянского языка могли ослабевать, могли
усиливаться. Ослабевали они в периоды спокойного развития языка. Эти
функции оставались тогда пока невостребованными. Усиливались они в
каких-то необычных ситуациях.
Примером может служить рубеж ХIV-ХV веков. Падение Балкан, усиление роли
Русского государства и Русской Церкви на международной арене, отражение
вражеских нашествий, преодоление внутренних междоусобиц приводит к тому,
что усиливается роль церковнославянского языка. В русском литературном
языке появляется много архаизмов, книжная культура ориентируется на
кирилло-мефодиевские и древнекиевские традиции. Появляется особый
стилистический прием, который получил наименование "плетение словес".
Или более близкий нам пример - русский язык в Сибири ХVП-ХVШ веков.
Знакомство с языком некоторых сибирских летописей обнаруживает, что их
язык сильно архаизирован, в нем много таких слов и оборотов, которые в
то время логичнее было встретить в житиях, гомилиях. А объясняется же
все достаточно просто. Русский язык в Сибири того времени оказался без
местных национальных корней, он был представлен самыми разными русскими
европейскими диалектами, испытывал влияние со стороны нерусской речи. В
таких условиях у литературного и разговорного языка непременно должна
быть местная поддержка. И вот оказывается, что функцию национальных
корней для русского языка в Сибири того времени выполнял
церковнославянский язык, ибо летопись - это памятник, важнейшим
назначением которого является сохранение преемственности национального
сознания, культуры, языка. Для московской или севернорусской летописи
XVII века обилие церковнославянизмов выглядело бы как неоправданная
архаизация языка, а для сибирской летописи это был единственно возможный
в этих условиях путь поддержания традиции.
Святые Кирилл и Мефодий, создавая язык, на долгие века вперед
определили, каким ему быть и как он будет соотноситься с литературными
языками славян. Этот язык создавался по типу сокровищницы, в чем
проявилась его "соборность". Он всегда был близок живым славянским
языкам, уже в ранние эпохи своего существования реализуясь в виде
национальных изводов: древнеболгарского, древнерусского, древнесербского.
Близок он был, естественно, и русскому литературному языку, близок
настолько, что входил в него составной частью. Применительно к
древнерусскому периоду мы можем назвать памятники церковного и светского
содержания, но сказать, где кончается древнерусский литературный язык и
начинается церковнославянский, нельзя. Этой границы не было. Мы можем
говорить о том, что (то есть какое содержание) чаще описывалось
церковнославянским языком, а что - древнерусским народно-литературным,
но единых, раз и навсегда данных правил не было. Более того, даже само
разграничение памятников на светские и церковные было условным. Летопись
- памятник светский, но она содержала не только погодовые записи, но и
поучения, и жития. Таким образом уже на содержательном уровне
происходило взаимодействие памятников письменной культуры.
Взаимодействие церковнославянского и древнерусского
народно-литературного языков было постоянным. Церковнославянское влияние
выводило литературный язык на более высокий уровень, этот язык получал
возможность передавать сложные богословские и философские понятия.
Благодаря влиянию народно-литературного языка церковнославянский язык
обретал новый источник (уже славянский, а не греческий) своего развития
и оставался в границах древнерусской культурно-языковой ситуации.
В научной литературе обычно обращают внимание прежде всего на влияние
церковнославянского языка на русский литературный. Это происходит,
наверное, потому, что эта связь более очевидна. Между тем постоянно
существовала и обратная связь. Уже с самого начала старославянский язык
в Киевской Руси выступал в виде древнерусского извода
церковнославянского языка. И в последующие века имена наиболее
значительных церковных книжных деятелей связаны именно с такой
обработкой языка текстов, после которой они становились более близкими
русской литературной речи.
Здесь достаточно сослаться на переводческую деятельность преподобного
Максима Грека. В частности, над переводом Псалтири на церковнославянский
язык он трудился всю жизнь. Делал один перевод, потом неоднократно
перерабатывал его. Ученые-текстологи выделяют пять крупных этапов его
переводческой деятельности. Перед ним стояли сложнейшие задачи: передать
всю красоту и поэтичность псалмов, перевести их как можно более точно,
сделать этот перевод более понятным и легко усваиваемым и вместе с тем
не порвать с традицией ранних переводов Псалтири. Можно только жалеть,
что современный церковнославянский текст псалмов не полностью
воспроизводит этот труд.
Есть еще одна крупнейшая фигура в истории русской духовной культуры -
это А.С. Пушкин. Его по праву называют основоположником современного
русского литературного языка. Но при этом, как правило, вне поля зрения
остается то, что значительной является его роль и в развитии
церковнославянского языка. Но только это - роль косвенного
преобразователя. Имея своей целью, развитие и упорядочение русского
литературного языка, Пушкин первым нашел формулу соотношения русского
литературного и церковнославянского языков в новых условиях. Это
соотношение держалось вплоть до 20-х годов 20 столетия.
До Пушкина господствовала теория трех "штилей" М.В. Ломоносова. Согласно
этой теории, которая, кстати, сыграла большую роль в истории русского
литературного языка, высокие понятия и предметы речи должны были
описываться высоким "штилем", в котором преобладала церковнославянская
лексика. Обыкновенные понятия должны были передаваться средним "штилем".
А низкий "штиль" служил для использования в комедиях, эпиграммах,
дружеских письмах и т.д. Таким образом, все средства языка были, как бы
разделены, обособлены друг от друга. Такая теория в свое время была
очень нужна, ибо до Ломоносова происходило смешение всех этих средств.
Но вместе с тем теория Ломоносова, на мой взгляд, создавала угрозу для
резкого обособления церковнославянского и русского литературного языков.
И поэтому то, что сделал позже Пушкин, оказалось важным не только для
русского литературного языка, но и для церковнославянского.
А создал он "прокладку" между этими языками -- своеобразный культурный
слой русской лексики. Этот слой был сформирован, в частности, за счет
церковнославянских слов, которые получили новое значение. Это оказалось
живительной инъекцией для русского языка и одновременно сделало более
глубокими корни церковнославянского языка в русском. Фактически это же
делали ранее и церковные книжные деятели, вводя в церковнославянский
язык новую (русскую литературную) лексику.
До Пушкина использовали (да и он сам это делал) многое из
церковнославянского языка в исконных или устаревших значениях (град,
виждъ, глас, брег и т.д.). Новаторство Пушкина было в том, что появились
церковнославянские слова в новых значениях: "В салазки Жучку посадив,
Себя конем преобразив..."; "Зима! Крестьянин, торжествуя, На дровнях
обновляет путь"; "Татьяна долго в келье модной Как очарована стоит";
"Высокопарный, но голодный Для виду прейскурант висит".
Пушкиным была восстановлена связь церковнославянского и русского языков.
Благодаря этому русский литературный язык на всем протяжении XIX и
начала XX веков легко справлялся с нашествием заимствований из
европейских языков, диалектной и просторечной лексики из народного
языка.
Органическое единство русского литературного и церковнославянского
языков вызвано не только единством и общностью путей их развития, но и
принципиальными отличиями, затрагивающими их глубинные свойства. В итоге
они оказываются необходимо дополняющими друг друга.
Различаются они:
· Формой существования. Церковнославянский язык - письменный, это язык
текстов. Русский литературный язык существует в двух разновидностях:
письменной и устной. Текстовый характер функционирования языка приводит
к установлению самодовлеющей ценности текста (молитвы, псалма, жития,
гомилии и т.д.). А с этим связано и варьирование в церковнославянском
языке, и его вторая особенность:
· Обусловливающее влияние узуса на парадигматику языка. Если выделять в
языке его парадигматику (структуру с входящими в нее обязательными
элементами языка) и узус (реализацию этой структуры в коммуникативных,
экспрессивных и тому подобных целях), то мы увидим следующие отличия
русского языка от церковнославянского. Так, в современном русском
литературном языке парадигма грамматических форм определяет узус.
Нормативная грамматика предписывает нам что, где и когда употреблять. В
церковнославянском языке, наоборот, узус определяет парадигму. Чтобы
войти в парадигму, форме достаточно войти в узус (в текст). Вариантов в
церковнославянском языке много, но практически нет стилистического
разграничения. Варианты просто распределены по разным текстам,
контекстам, ситуациям (ср.: Духу - духови; Слово, Слова - слово, словесе).
· У данных языков разные стабилизаторы. Современный русский литературный
язык имеет такой мощный стабилизатор, как норма. Ранее в нем, как и в
церковнославянском, стабилизатором выступала традиция. Норма - явление
синхронное, отражающее современное состояние языковой системы. В
качестве такового явления норма нацелена на сохранение единства языковой
системы. И в этом смысле норма - перспективно ориентированное явление.
Традиция - явление ретроспективно ориентированное. Она выступает в
качестве культурно-языковой ниши. Она в большей степени, чем норма,
предполагает варьирование. По сути она представляет собой совокупность
хронологических и жанровых "отсылок" языка.
· Замкнутость русского литературного языка национальными границами, что
естественно и необходимо для национального языка. В конечном счете это
связано с противопоставлением по признаку "свое - чужое". Эти понятия в
средневековую эпоху были шире этнических и государственных границ.
Верхней и одновременно с этим авторитетнейшей границей для русича была
религиозно-культурно-территориальная граница восточного христианства.
Недаром наши предки считали, что принадлежат к "греческой вере". Прежде
всего это касалось религиозно-нравственных сфер. Но поскольку они были и
доминантой, и ориентиром, это находило отражение и в других сферах. Все
произведения, созданные в византийско-славянском православном мире,
воспринимались как "свое". Это же характерно и для современного
церковнославянского языка. Любопытно, что исследователь современного
русского литературного языка начнет свое изучение с языка Пушкина,
Тургенева, Достоевского, а исследователь церковнославянского языка - с
языка Евангелия, Апостола, Псалтири. Язык именно этих текстов оказывал
формирующее влияние на церковнославянский и древнерусский языки.
· Наконец, одно из самых важных отличий церковнославянского языка - это
иной принцип его развития. Русский литературный язык унаследовал тот
принцип развития, который в средневековую эпоху был характерен для
деловой письменности. Особенно это проявилось в ХУ1-ХУП веках, когда
складывался русский национальный язык. Деловая письменность оперативно
отражала меняющуюся внеязыковую действительность, ее язык был прямо
связан с разговорным языком и развивался по принципу "новое вытесняет
старое".
Церковнославянский язык развивался иначе. Новое не вытесняло старого, но
мирно уживалось с ним. Это - принцип "соборности" в развитии языка.
Именно этот принцип обеспечивает одновременное функционирование текстов,
созданных (переведенных) в разное время и отражающих разные синхронные
срезы языка.
В целом значение церковнославянского языка для русского состоит в том,
что он представляет собой всю историю русского языка, умещенную на одной
плоскости, ибо в церковнославянском одновременно функционируют
памятники, восходящие к деятельности славянских первоучителей -
преподобного Нестора, митрополита Илариона, Кирилла Туровского,
преподобного Максима Грека и далее до наших дней.
